Вчера услышала историю о войне, написанную человеком от первого лица. На основании этого рассказа хотела бы передать всё, что запомнила. Итак, начнём.
Был 41 год. Наша семья получила квартиру в центре города и пока папа делал ремонт, нас отправили в Гомель. Мне было 8 лет, сестрёнке полтора года и мама ждала ребёнка. Это было золотое время. Столько родни и друзей, у нас ещё не было. Мы играли, веселились, ужинали и пили чай, но… Наступила война. Через какое-то время маму вызвали в военкомат и сказали, чтоб она срочно уезжала в эвакуацию, потому что евреев не щадят, а расправляются как с ненужным народом. Мы отправились в путь. Приехав домой, мама родила братика, и папу забрали на фронт. Эти периоды были для меня какой-то серостью, даже в те мгновения, когда светило ярко солнце.
Наступали страшные времена. Всем надо было эвакуироваться. С небольшим скарбом из вещей и тремя детьми мама стояла на вокзале в глубине огромного народа и все ждали поезда. Поезда шли часто, но только в одну сторону, на фронт. Наступали холода, и всем рекомендовано было плыть на пароходах. Мы забрались на палубу, устроились возле машинного отделения, где потеплее и сквозь дождь, снег и ветер, около трёх недель, плыли до Сызрани. Там опять вокзал и ожидание поезда.
После недельного ожидания, подошёл состав, и все ринулись к нему. Я подал сестрёнку маме через окно и меня сдвинули с места в конец вагона, на перроне. Хорошо, что вагон стоял ещё долго и ночью я нашёл то окно и маму. Началось наше движение. То мы долго стояли, пропуская вагоны на фронт, то останавливались, объявляли стоянку, и тут трогались вагоны. Много людей терялось в такие минуты, но ничего нельзя было сделать. Кушать было нечего. Голод, холод, воды нет. На перронах, старались хоть что-то обменять на продукты, чтоб не умереть с голову. Было время, что и пили из луж. Трёхмесячный братик на руках и жуткое воспоминание, когда же это всё закончится.
Наш вагон называли, поездом смерти. Два раза в неделю, поезд останавливался в поле на несколько минут, чтоб могли вынести трупы, которых не хоронили, а складывали возле путей.
К концу поездки, даже в нашем вагоне стало посвободней. Хотя запах стоял удручающий.
После трехмесячного пути, наконец-то нас ждали подводы с лошадьми. На одну из них мы вскарабкались и ещё долго ехали, укутавшись в сено.
Нас взяли бабушка и дедушка, и когда мама зашла в дом и развернула одеяльце, то увидела пустую подушечку. Братика не было. Она понимала, что его где-то обронила и только внутренний стон, говорил об этом. Она прижала нас с сестрой к себе и понимала, что надо жить ради нас. Дед всё понял и побежал во двор и принёс голенького братика, который не дышал и весь был заморожен. Мама с бабушкой, что только не делали с младенцем, и дышали, и растирали, и массажировали и били по щекам. После долгих молитв, братишка заплакал и не прекращал плакать ещё 7 месяцев. Тело его было покрыто фурункулами и язвами. Он кричал от боли.
Утром пришла бригадирша и сказала, что кто-то должен идти работать, но посмотрела на нашу семью, записала меня. Я работал в лесу. Таскал ветки и получал каждый день за это скромную еду. Она состояла из нескольких картошин, куска хлеба, пол-литра молока и стакан гороха. Можно было жить. Мама вскоре тоже пошла на работу, но неудачно сломала ногу, и полтора года я работал один и был кормилицей нашей семьи. Пришло письмо из военкомата, что папа наш погиб в бою, защищая родину. Это был ещё один удар для нашей семьи.
Мне приходилось привязывать за стол ногу младшего, ногу постарше, чтоб не упали и не уползли далеко, расстилал одеяло и пальто и уходил на работу. Работали по 12-14 часов. Когда заканчивалась смена, приходил домой и у меня сил не было даже раздеться. Я падал на пол, возле орущих брата и сестры, и засыпал. Если наступало свободное время, то за пару километров бежал к реке, где прибивало к берегу брёвна, чтоб трёхметровое бревно тащить на плече домой. Надо было заготавливать дрова на зиму. Мы с мамой пилили, я рубил и складывали в дровяник. Все плечи гноились, кровили и платки и полотенца, перевязанные мамой – не помогали.
Несколько раз от голода и усталости я падал в обморок, даже в один из таких раз вызывали скорую и мне написали, что умер и сказали ждать из морга машину. Но я очнулся и стал жить дальше.
Я не был пионером, комсомольцем, у меня не было учительницы и пионервожатой, а мне так хотелось повязать галстук и пойти в школу, чтоб писать и читать и дружить с одноклассниками, но ждал лесоповал, брёвна и тяжелая участь.
Самый лучший день мы встретили за радиоприёмником, это было окончание войны 9 мая 1945 года.
Через два года, после окончания войны, мы поехали в Гомель, чтоб найти, хоть каких-то родных. Но никого не нашли, все были сожжены в Освенциме.
Хотелось, чтоб рассказы о войне не искажались, а звучали правдиво из наших уст.
